От грозы к буре - Страница 79

– А как ты думаешь бежать, чтоб гонец чего не заподозрил? – обеспокоился он вдруг.

– Я так мыслю… – начал излагать свой план Пятак.

Выслушав его, Юрий Кончакович хмыкнул и произнес насмешливо:

– А ведь ты тоже хитер, русич. Ну, гляди, пусть все по-твоему будет. Но если меня в чем обмануть замыслил – пощады не жди, когда град возьму. Ты у меня не о воле – о смерти молить будешь, но она ой как не скоро к тебе придет.

– Как на духу перед тобой я ныне, хан! – стукнул себя в грудь кулаком Пятак.

В ушах его звенело радостно – неужто поверил, неужто согласился?!

– Тогда и ты клятву дай, – потребовал Юрий Кончакович. – На кресте поклянись, что не обманешь.

– У меня нет его, хан. Твои люди сразу отняли.

Кончакович встал, молча снял с груди нательный крест на скользкой от грязи веревке, поманил к себе пальцем Пятака. Когда тот приблизился, произнес грозно:

– Целуй.

– Клянусь, – осенил себя двумя перстами Пятак и чмокнул золотой крест. – Клянусь, что все выведаю и тебе сообщу непременно.

«Господи, – взмолился он в душе. – Святая это ложь. Не из корысти – во спасение обманул. Я же этим сразу две православные души спасаю. А уж коли захочешь, так и быть – меня одного покарай, а Родиона не замай. Он-то здесь вовсе ни при чем».

Ноги у гонца на следующий вечер огнем жгло. Пытать его больше не пытали, но к хану днем таскали на допрос. Тот вкрадчиво говорил, отпустить сулился. Все про истинное место выпытывал. Молчал Родион. Один раз только не выдержал и, усмехнувшись, гордо произнес:

– Ты допрежь возьми град мой, а уж тогда и разговоры разговаривать будем, – и на ковер ему харкнул смачно.

– Собака поганая, – завопил Кончакович злобно и ногами пинать его начал.

Хотя бил не очень больно. Слабоват басурманин оказался. Саблю же все равно не достал, на что Родион очень надеялся. Тогда бы сразу конец всем его мучениям пришел. Ан нет. Значит, придется еще помучиться. Ну что ж, за ради Руси пострадать не страшно.

По дороге обратно поначалу сам пытался идти, гордо чтоб, но дважды сознание от боли терял и падал без сил. На руках его половцы отволокли и снова в юрту кинули. Связать, правда, все равно связали. Наутро хан казни лютой предать обещал, и это тоже обнадеживало, потому что сопли распускать не хотелось, а от болей неимоверных слезы сами из глаз ручьем лились.

Но тут в углу шевельнулось что-то и шорох какой-то подозрительный раздался. Потом ближе, совсем близко…

«Неужто змея?» – подумалось, и сразу вдруг испуг пришел. Зато когда про утро вспомнил – вмиг отпустило. Даже злорадство некое появилось.

«Вот здорово будет, – ухмыльнулся он. – Они меня казнить собрались. Придут завтра, а я их надул – мертвый уже лежу».

Он даже повозился немного, чтобы тварь быстрее укусила. Вот уже и ее язык пальцев Родиона коснулся. Погоди-ка, не язык это змеиный – человек ощупывает. И в ухо шепот знакомый:

– Тихо только. Это я, Пятак.

– Ты как здесь? – удивился гонец.

– Не сумел я уйти, всюду сторожа. В реке отсиделся у берега. С головой нырнул да в камышину дышал. Вишь, посейчас согреться не могу.

– А здесь почто?

– К вечеру вылез и увидел, как тебя в эту юрту закинули. Оно и хорошо. Тут совсем рядышком табун на выпасе. Тихонько одного басурмана прирежем, а там на коней и ходу. Ты как, без седла на лошади удержишься? – спросил озабоченно.

– Версту одну, может, и усижу, да и то навряд ли, – честно сознался Родион и мысленно попросил у парня прощения за то, что плохо о нем вчера подумал. – Ты не мучься со мной. Сам скачи.

– Своих бросать – не дело, – сурово отозвался Пятак. – Может, потому у меня вчера и бежать не получилось, что я тебя у поганых оставил, – заявил горячо. – Господь не допустил, чтобы я грех на душу принял. Да ты не боись, тут до табуна десяток-другой саженей, не больше. Их я и с тобой на плечах одолею. Вот ежели бы тебя в той юрте, где ты вчера был, оставили, тогда да – не осилил бы. Значит, не потянешь ты путь дальний, – задумался он. – Ну, тогда мы к Ряжску твоему махнем. Пусть воевода другого гонца к князю шлет.

– А не услышат нехристи?

– Мы тихо, – пообещал Пятак. – Только давай-ка я тебе, паря, рот завяжу.

– Зачем?! – удивился Родион.

– Ногами обо что заденешь – стон вырвется, – пояснил Пятак. – А коль рот завязан – смолчишь.

Признаться, не верил Родион, будто выйдет что-нибудь путное из этой затеи. Он и куны единой не поставил бы на то, что все удачно получится. Больно много препятствий впереди. Те же сажени проползти – труд великий с такими ногами. Опять же половца незаметно для всех, а главное – без шума прирезать надо. Потом лошадей поймать – тоже возня. Ведь на нее не просто залезть необходимо, но еще и удержаться.

– Ежели до Ряжска скакать, то нам проще обоим на одной уйти, – будто услыхал его Пятак. – Я тебя через конскую спину перекину, чтоб не свалился, и все. Пока они спохватятся, мы уже у ворот будем.

– А за собой поганых в град не приведем? – озаботился Родион.

– Не должны. Сунутся ежели, так их стрелами со стен отгонят, – успокоил Пятак, а у самого внутри так все и похолодело.

«А вдруг и впрямь хитрый хан решил именно так все сделать? Оно для него куда как хорошо бы получилось. И град бы взял, и пленные были бы. Будет у кого о казне княжеской выведать», – подумал он, но тут же отогнал от себя сомнение вредное.

Родиону же так пояснил:

– У вас там на стенах, чай, не дураки сидят. Пока поганых не отгонят – нас не впустят. Так что самое худшее – нас стрелами посекут, пока мы у ворот топтаться будем.

Но все прошло как нельзя лучше, без сучка и задоринки. Юрий Кончакович слово свое сдержал и помех побегу не чинил. Одна лишь заминка у ворот и случилась, когда открывать сразу не захотели на голос чужой, а Родион, как назло, чувств от боли лишился. Затем факелами подсветили, убедились, что половцев вблизи нет, приоткрыли одну створку, прошипев: