От грозы к буре - Страница 32

Он и в могуществе ведьмака изрядно сомневался. Да, без сомнения, Маньяк и впрямь обладал какими-то свойствами гипнотизера, и достаточно сильного. Сумел же он как-то подсобить той девке со сломанной ногой, когда они зимой возвращались из новгородских лесов – прямо маг и волшебник. А во всем остальном, особенно в его способностях быть при необходимости оборотнем, в умении управлять пчелами, разгонять в небе тучи… гм… извините. Хотя нет, про тучи он убедиться как-то раз успел – была возможность. Да и про пчел тоже – сам просил его показать. А вот в оборотня ведьмак оборачиваться не стал, сославшись на то, что у него тогда на самого князя силенок не останется, чтоб подсобить в случае нужды.

То есть полной веры у него еще не было, но и бодрого отрицания уже не получалось – факты, увиденные собственными глазами, знаете ли, вещь упрямая. Словом, теперь в нем преобладал здоровый скептицизм с определенным допуском веры во все, что он видел воочию. Но не говорить же Маньяку обо всем этом – еще обидится. Тем более что от клятвы своей тот все равно не отступится и свой срок до осени отсидит возле Константина честно, но будет ходить и дуться. А обиженный ведьмак – зрелище еще то.

Это Константин хорошо понял, причем уже давно – имел такую возможность во время своих поездок. Вот, помнится, как-то раз, спустя день с тех пор, как он впервые повстречал Ростиславу… Или это произошло через два дня? Нет, точно через день. Он тогда ляпнул что-то, не подумав, поскольку вообще ни о чем не думал и ничего не соображал. Ох, что было, что было…

Но тут Константин неожиданно поймал себя на мысли, что давным-давно, едва только начав вспоминать любой эпизод той поездки, он четко делит их на два этапа – до и после встречи с Ростиславой. Тверь миновали на следующий день после встречи с нею, Торжок – за день до свидания и так далее.

Вся война с владимиро-суздальскими князьями тоже практически не помнилась, разве что Коломна. А потом сразу его шатер возле Переяславля-Залесского, а в нем неожиданная, но такая долгожданная гостья – ОНА.

И тут же мрачной черной тенью вода Плещеева озера, его отчаяние и его радость. А еще последующее утро. Это было, пожалуй, его самое любимое воспоминание. Да еще ее поцелуй перед отъездом – нежный, страстный и в то же время такой целомудренный.

И вновь в памяти возникали нежные черты лица переяславской княгини, ее тонкий носик, ее изогнутые ресницы, настолько длинные, что таких Константин ни разу в жизни не встречал. А еще глаза. Глаза вообще вспоминались в первую очередь. Впрочем, во вторую тоже. И в третью. И в…

«Да что же это такое, – рассердился он. – Ну когда ж она улетучится из памяти?! Сколько можно терпеть?! Пора бы запомнить, что она жена моего заклятого врага – и точка! Неужели непонятно, что все воспоминания о ней надо собрать в один большой узел и… Ну, пусть даже не выкинуть – все равно ничего не получится, но спрятать подальше. Так сказать, приберечь до лучших времен».

И он грустно вздохнул.

Печальный княжеский вздох Маньяк явно отнес на свой счет и, приободрившись, перешел к изложению сути своего дела.

– Ай и впрямь подсобить бы согласился? – осторожно осведомился он.

«Наверное, денег хочет», – мелькнуло в голове, и Константин бездумно ляпнул:

– Ну конечно.

– Тогда, стало быть, так, – заторопился ведьмак. – Дабы роту, коя мною Всеведу дана, не порушить и мне со всем управиться, я вот чего удумал. Надобно нам с тобой вдвоем пойти в Кривули. Я бы мигом управился. А всем, кто спрашивать будет, скажу, будто ты братан мой двухродный и пришел задницу поделить по-честному. Ну, там, скажем, гривенок пять. Все поверят, не сумлевайся. Так ты, княже, как – согласный?

– Гривны? – очнулся Константин.

Добрую половину речи ведьмака он еще витал в грезах и потому не услышал, но не сознаваться же ему в этом. Обиженный Маньяк – это… Впрочем, он уже говорил.

– А что гривны? – и князь пренебрежительно махнул рукой. – Конечно, согласный я. Об чем речь. И вообще, дружище Маньяк, не в гривнах счастье. Уж ты мне поверь.

– Вот и ладно, вот и славно, – засуетился ведьмак. – Стало быть, завтра поутру и выйдем вместях. Там, правда, Веселый лес на пути встретится, ну да мы с тобой его засветло минуем, чтоб, значится, спокойнее было.

– Стоп! Какое завтра? Какой еще веселый лес? Какое вместях? Ты о гривнах говорил – я их тебе дам, а чтоб вместях – не было такого уговора! – завопил Константин, понявший, что его надули.

– Поздно, князюшка, – радостно осклабился Маньяк. – Ты роту мне дал, а теперь хочешь свое слово назад взять?

– Хочу, – простодушно заявил Константин.

– А я не отдам, – издевательски ухмылялся Маньяк. – Ты слово кому дал, мне?

– Ну.

– А раз так, то оно ныне мое стало. Я сам твою речь слыхал у половецкого хана. Там ты именно так сказывал. Так что теперь я что хочу с твоим словом, то и сотворю. Восхочу – назад верну, а коли нет, то…

– А ты не хочешь? – вопрос прозвучал столь жалобно, почти по-детски – уж больно выходной образовавшийся терять не хотелось, что ведьмак, сокрушенно вздохнув, махнул рукой:

– Да забирай, чего там. Сказал бы сразу, что Веселого леса испужался, а то…

– Ничего я не испужался, – передразнил его Константин. – Просто дел много. И что уж тебе так приспичило?

– Именно что приспичило, – буркнул Маньяк. – Я же давно чую – неладно там. А ныне, прямо с утра самого, и вовсе шибко неладно стало, – и, решив, что еще есть шанс уговорить, зачастил: – А ежели ты про Веселый лес чего думаешь, так я же сказываю – засветло мы его пройдем, а днем там завсегда тихо, – но, подумав, честно уточнил: – Почти завсегда.